Основная идея исторических размышлений К. Маркса в следующем: основная функция человека как живого существа – производство. Он производит свое бытие, свои условия существования. Соответственно главное в человеке – это его производительные силы и их развитие. Понятие производительных сил Маркс почерпнул у великого немецкого экономиста Фридриха Листа, автора работы «Национальная система политической экономии». Как это было обычно у Маркса он присвоил себе концепцию производительных сил, зато самого Листа хаял неприличными словами. Всё ХХ столетие марксизм по сути паразитировал на листианстве, выдавая себя за теорию индустриализма, которой не был. По мере развития производительных сил, согласно Марксу, возникает все более изощренное разделение труда, которое формирует производственные отношения. И производственные классы, возникающие в этих производственных отношениях, это места больших групп в разделении труда. Именно производственные отношения и формируют всю социальную надстройку общества – религию, идеологию, политику, культуру и т.д.
При этом со временем развитие производительных сил может придти в противоречие с состоянием производственных отношений. Эти отношения окажутся ветхой одеждой и тогда в ходе классовой борьбы и революции будут разрушены и заменены новыми. Чем оказался привлекателен для многих марксизм по сравнению с эволюционизмом как материалистическая философия истории. Марксизм ставил на первый план сознательную деятельность человека. Человек сам производит условия своей жизни. Все зависит от его воли и труда. Позднее Энгельс сформулирует тезис, что труд сделал из обезьяны человека. Мысль что историю движет противоречие, выразившаяся в концепте классовой борьбы и революции тоже была весьма привлекательна, поскольку основная часть истории это конфликт. И с этим не поспоришь. Если кому-то по тем или иным причинам не нравилось понимание истории как борьбы наций, то идея классовой борьбы давала альтернативу.
Проблематичным является то конкретное экономическое и историческое понимание противоречия, которое вводит Маркс — представление об эксплуатации. Именно теория эксплуатации является сердцем и боевым ядром марксизма без которого он был бы просто еще одной теорией в ряду других теорий, не лишенных своих достоинств и недостатков. Именно мысль о несправедливости сделки труда и капитала так привлекла к марксизму сердца рабочих и профсоюзных лидеров XIX века, хотя с точки зрения экономической науки этот тезис довольно спорен и нуждается как минимум в уточнении. При рабовладении или крепостничестве феномен экплуатации очевиден, так как носит внеэкономический характер, характер прямого принуждения. Впрочем, феодальный строй предполагает, что в обмен на труд сеньоры предоставляют крестьянам ценные услуги — безопасность, защиту, землю, справедливый суд, так что чистой эксплуатацией является только рабовладение. А вот экономическая эксплуатация при капитализме не столь очевидна — предприниматель создает для рабочего саму возможность работы — вкладывает свой капитал, мобилизует инженерную мысль, строит станки. Без предпринимателя труд просто не нашел бы себе применения (либо откатился назад в аграрную утопию, как кстати и предлагали многие социалисты-утописты). Прибыльное предприятие возможно только при известном предпринимательском риске и применении инноваций, каковое тоже требует определенного премирования, не могущего быть оцененным в «часах труда». В свою очередь, сам труд рабочего имеет совершенно разную стоимость и производительность в зависимости от квалификации.
По мере накопления критических замечаний в адрес марксизма он в ХХ веке выступал всё более как околонаучное социально-утопическое учение, сводившееся к простому лозунгу: «нас эксплуатируют — положим конец эксплуатации». Его революционная сторона, победа угнетенных пролетариев над эксплуататорами, заметно первенствовала над собственно экономической. При этом распространению марксизма в Третьем мире чрезвычайно способствовало краденое им листианство — марксизм воспринимался как теория индустриальной революции, так как для того, чтобы построить социализм нужен рабочий класс, а чтобы создать рабочий класс — необходима индустриализация. А значит марксизм воспринимался именно как теория волюнтаристской индустриализации, порождающей социализм. Что, конечно, совершенно противоречит мысли самого Маркса, который считал пролетарскую революцию вытекающей из проведенной капитализмом индустриализации, а никак не наоборот.
Именно в таком ключе марксизм и сыграл чудовищно разрушительную роль в России, где он стал основой радикально-утопической формы нового якобинства, большевизма. Россия совершенно не нуждалась в марксистской индустриализации, так как в ней чрезвычайно успешно и высокими темпами шла индустриализация капиталистическая, «виттевско-столыпинская». Однако в России марксизм превратился в теорию радикальной западнической революции и в этом качестве восторжествовал, изрядно напугав многих европейских марксистов. Дополнительная разрушительность марксизма как восторжествовавшей в России идеологии состояла в том, что сами Маркс и Энгельс были всю жизнь сознательными активными русофобами. В этом качестве они не гнушались роли неформальных агентов и проводников идей британского правительства, что особенно было заметно в годы Крымской войны.
Важным индикатором в отношении к России Карла Маркса и Фридриха Энгельса стала их реакция на Крымскую войну. Несмотря на то, что Османская империя начала эту войну, объявив ее России 16 октября 1853 года, симпатии основоположников марксизма были полностью на стороне Британии и Франции, присоединившихся к агрессору. Вот что пишет Карл Маркс в статье «Восточная война»:
«Без сомнения, турецко-европейский флот сможет разрушить Севастополь и уничтожить русский Черноморский флот; союзники в состоянии захватить и удержать Крым, оккупировать Одессу, блокировать Азовское море и развязать руки кавказским горцам. То, что должно быть предпринято в Балтийском море, так же самоочевидно, как и то, что должно быть предпринято в Черном море: необходимо любой ценой добиться союза со Швецией; если понадобится, припугнуть Данию, развязать восстание в Финляндии путем высадки достаточного количества войск и обещания, что мир будет заключен только при условии присоединения этой провинции к Швеции. Высаженные в Финляндии войска угрожали бы Петербургу, в то время как флоты бомбардировали бы Кронштадт».
Перефразируя известную фразу, можно сказать: «Карла понесло».
Продолжил он в том же духе:
«Англия имеет возможность нанести удар России в ее самом уязвимом месте. Не говоря уже о том, что она может заставить шведов завоевать обратно Финляндию, для ее флота открыты Петербург и Одесса. Без Петербурга и Одессы Россия представляет собой великана с отрубленными руками». И наконец: «Сначала надо добиться, чтобы Россия очистила Крым, все Закавказье и Кавказ до Терека и Кубани, чтобы была сожжена Одесса, разрушена гавань в Николаеве и очищен Дунай до Галаца».
Фридрих Энгельс подошел к вопросу более практически и опубликовал в New American Cyclopedia цикл статей, посвященных армиям Европы, в том числе и русской. О ней он пишет удивительные вещи:
«Если бы Франция граничила с Россией, то 66 миллионов жителей России были бы слабее 38 миллионов населения Франции. Что 44 миллиона немцев представляют большую силу, чем 66 миллионов подданных православного царя, — в этом нет ни малейшего сомнения».
А ведь прошло всего 40 лет с тех пор, как Россия разгромила на своей земле не только французскую армию во главе с великим полководцем Наполеоном, но и их многочисленных союзников со всей Европы. Что касается немцев, то они были разбиты в ходе Семилетней войны 1756–63 годов в сражениях при Грос-Егерсдорф и Кунерсдорф, а русские войска в 1760 году взяли Берлин. Об офицерском корпусе Энгельс пишет так:
«Большая часть молодых людей поступает в армию в чине прапорщика или поручика, все образование которых состоит в беглом разговоре по-французски на самые обычные темы и в крайне небольших поверхностных знаниях из элементарной математики, географии и истории, причем все это носит цель одного лишь показа. Служба для них — тяжелая необходимость, которую они выполняют с непритворным отвращением, как своего рода длительный курс медицинского лечения; как только предписанный срок службы истекает или достигнут чин майора, они уходят в отставку и тогда заносятся в списки запасных батальонов. Что касается воспитанников военных училищ, то они также начиняются знаниями лишь для того, чтобы сдать экзамен, и даже в области чисто профессиональных знаний стоят далеко позади по сравнению с молодежью, обучающейся в австрийских, прусских и французских военных школах. В настоящее время русские, к какому бы классу они ни принадлежали, еще слишком варвары, чтобы находить удовольствие в научных занятиях или в каком-нибудь умственном занятии (исключая интриги), поэтому почти все выдающиеся люди, какие имеются на военной службе, — или иностранцы, или — что значит почти то же самое — остзейские немцы из Прибалтийских губерний. Таким образом, в русской армии среди ее офицеров есть очень хорошие и очень плохие, но первые из них составляют бесконечно малую величину по сравнению с последними».
А вот его мнение о русских солдатах:
«Кроме всяких прочих недостатков, русские солдаты — самые неуклюжие во всем мире. Они не годятся ни для легкой пехоты, ни для легкой кавалерии. Казаки, составляющие главную массу легкой кавалерии, каковы бы ни были их положительные качества в известных отношениях, в общем являются настолько ненадежными, что вторая линия русских аванпостов, находящаяся перед неприятелем, располагается всегда позади аванпостов казаков. Кроме того, казаки совершенно не годятся для атаки. Что касается регулярных войск, пехоты и кавалерии, они не способны к легкому стрелковому бою. Русские, отличаясь подражательностью во всем, сделают, что им приказано или к чему их понуждают, но они наверняка не выполнят дела, если им приходится действовать на свою собственную ответственность. Было бы напрасно ожидать от русского солдата, чтобы он в своих действиях на аванпостах или в легких боевых схватках проявил быструю сообразительность французов или просто здравый смысл немцев. Что ему нужно — это команда, ясная, отчетливая команда, и если он ее не получает, тогда он хотя, может быть, и не обратится в бегство, но и не пойдет вперед, не сумеет действовать собственным умом».
Опускается Энгельс и до откровенной лжи:
«За все время существования России русские еще не выиграли ни одной битвы против немцев, французов, поляков или англичан, не превосходя их значительно своим числом. Даже при перевесе сил они всегда были биты другими армиями, исключая пруссаков и турок, но при Четати и Силистрии турки побили русских, хотя численно были слабее».
Часто можно слышать мнения, что произведения Карла Маркса и Фридриха Энгельса не потеряли свою актуальность до сих пор. Действительно, читаешь основоположников, и создается впечатление, что читаешь какого-то современного либерального журналиста-русофоба. Вот Карл Маркс обвиняет Россию во вмешательстве во внутренние дела США: «Россия поощряла Гражданскую войну в Соединенных Штатах, так как конкуренция со стороны янки подрывала вывоз русских сельскохозяйственных продуктов на рынки Европы», а вот требует введения санкций против нашей страны: «Отрезанная от английского рынка, Россия через несколько месяцев подверглась бы тяжелейшим потрясениям. Россия, которой так боятся, вовсе не так опасна».
Возмущается Карл Маркс и тем, что правительства западных стран не осознают в полной мере опасность, исходящую от России: «Уменьшилась ли опасность со стороны России? Нет. Только умственное ослепление господствующих классов Европы дошло до предела».
А вот «пожелания» Маркса касательно славян.
«По поводу Польши я с большим интересом прочитал сочинение Элиаса Реньо «Европейский вопрос, ошибочно называемый польским вопросом». Из этой книги видно, что догма Лапинского, будто великороссы не славяне, отстаивается г-ном Духинским (из Киева, профессор в Париже) самым серьезным образом с лингвистической, исторической, этнографической и т. д. точек зрения; он утверждает, что настоящие московиты, то есть жители бывшего Великого княжества Московского, большей частью монголы или финны и т. д… Выводы к которым приходит Духинский: название Русь узурпировано московитами. Они не славяне и вообще не принадлежат к индогерманской расе, они intrus (незаконно вторгшиеся), которых требуется опять прогнать за Днепр и т. д. Панславизм в русском смысле, эти — измышление кабинета и т. д. Я бы хотел, чтобы Духинский оказался прав и чтобы по крайней мере этот взгляд стал господствовать среди славян».
А вот добавочные расистские рассуждения Энгельса: «Славяне — мы еще раз напоминаем, что при этом мы всегда исключаем поляков, — постоянно служили как раз главным орудием контрреволюции. Угнетаемые дома, они вовне, всюду, куда простиралось славянское влияние, были угнетателями всех революционных наций».
В этой же статье мы можем прочитать и такое предсказание о будущем славян:
«Кроме поляков, русских и, самое большее, турецких славян, ни один славянский народ не имеет будущего по той простой причине, что у всех остальных славян отсутствуют необходимые исторические, географические, политические и промышленные условия самостоятельности и жизнеспособности. Народы, которые никогда не имели своей собственной истории, которые с момента достижения ими первой, самой низшей ступени цивилизации уже подпали под чужеземную власть или лишь при помощи чужеземного ярма были насильственно подняты на первую ступень цивилизации, нежизнеспособны и никогда не смогут обрести какую-либо самостоятельность».
В этой статье Энгельс презрительно пишет обо всех славянских народах, кроме поляков. В любви к ним он признается открыто:
«Славяне — мы еще раз напоминаем, что при этом мы всегда исключаем поляков, — постоянно служили как раз главным орудием контрреволюции. Угнетаемые дома, они вовне, всюду, куда простиралось славянское влияние, были угнетателями всех революционных наций», «Совсем не так вели себя поляки! Угнетаемые, порабощаемые, разоряемые в продолжение восьмидесяти лет, они всегда становились на сторону революции и провозглашали неразрывную связь между революционизированием Польши и ее независимостью. В Париже, Вене, Берлине, в Италии и Венгрии поляки участвовали во всех революциях и революционных войнах, не считаясь с тем, приходилось ли им сражаться против немцев, против славян, против мадьяр или даже против поляков. Поляки — единственная славянская нация, чуждая всяким панславистским вожделениям. Но они имеют для этого достаточно причин: их угнетают главным образом свои собственные так называемые славянские братья, и ненависть к русским у поляков даже сильнее — и с полным правом, — чем ненависть к немцам. Но именно потому, что освобождение Польши неразрывно связано с революцией, потому, что слова «поляк» и «революционер» стали синонимами, полякам обеспечены симпатии всей Европы и восстановление их национальности, в то время как чехам, хорватам и русским обеспечены ненависть всей Европы и кровавая революционная война всего Запада против них».
Заканчивается статья выводом: «На сентиментальные фразы о братстве, обращаемые к нам от имени самых контрреволюционных наций Европы, мы отвечаем: ненависть к русским была и продолжает еще быть у немцев их первой революционной страстью; со времени революции к этому прибавилась ненависть к чехам и хорватам, и только при помощи самого решительного терроризма против этих славянских народов можем мы совместно с поляками и мадьярами оградить революцию от опасности. Мы знаем теперь, где сконцентрированы враги революции, — в России и в славянских областях Австрии; и никакие фразы и указания на неопределенное демократическое будущее этих стран не помешают нам относиться к нашим врагам как к врагам».
Приверженцы марксизма пытаются объяснить русофобию Маркса и Энгельса тем фактом, что во времена правления российского императора Николая I нашу страну называли «жандармом Европы», так как он не только подавил восстания декабристов в 1825 году и польское восстание 1830 года у себя дома, но и отправил войска на подавление венгерского восстания в 1849 году, а в целом оба мечтали о победе революции в России. При этом они ссылаются на статью Энгельса «Внешняя политика русского царизма». В ее английском тексте, опубликованном в журнале Time в 1890 году, мы можем прочитать:
«Не только социалисты, но и каждая прогрессивная партия в любой стране Западной Европы вдвойне заинтересована в победе русской революционной партии. Во-первых, потому, что царская Российская империя является главным оплотом, резервной позицией и вместе с тем резервной армией европейской реакции; потому, что одно уже ее пассивное существование представляет для нас угрозу и опасность. А во-вторых, потому, — и этот момент мы со своей стороны все еще недостаточно подчеркивали — что своим постоянным вмешательством в дела Запада эта империя задерживает и нарушает нормальный ход нашего развития и делает это с целью завоевания для себя таких географических позиций, которые обеспечили бы ей господство над Европой, и тем самым под железной пятой царя была бы уничтожена всякая возможность прогресса. Карлу Марксу принадлежит та заслуга, что он первый указал в 1848 г. и с тех пор неоднократно подчеркивал, что именно по этой причине западноевропейская рабочая партия вынуждена бороться не на жизнь, а на смерть с русским царизмом».
Однако, как следует из названия, статья посвящена российской дипломатии, и здесь мы можем узнать много интересного. Оказывается, «внешняя политика — это, безусловно, та область, в которой царизм силен, очень силен», но в этом нет заслуги русских, так как:
«Русская дипломатия образует своего рода современный орден иезуитов, достаточно мощный, чтобы преодолеть в случае необходимости даже царские прихоти и коррупцию в своей собственной среде, чтобы тем шире распространять ее вокруг. Вначале этот орден набирался по преимуществу из иностранцев: корсиканцев, как, например, Поццо-ди-Борго, немцев, как Нессельроде, остзейских немцев, как Ливен; иностранкой была и его основательница Екатерина II. До сих пор только один чистокровный русский, Горчаков, занимал высший пост в этом ордене, его же преемник, фон Гирс, опять-таки носит иностранную фамилию.
Именно это тайное общество, набиравшееся вначале из иностранных авантюристов, и подняло Российскую империю до ее нынешнего могущества. С железной настойчивостью, неуклонно преследуя намеченную цель, не останавливаясь ни перед каким вероломством, предательством, убийством из-за угла, пресмыкательством, не скупясь ни на какие подкупы, не опьяняясь победами, не падая духом при поражениях, шагая через миллионы солдатских трупов и по меньшей мере через один царский труп, эта шайка, настолько же бессовестная, насколько и талантливая, содействовала больше, чем все русские армии, расширению границ России».
Хотелось бы напомнить, что расширение границ государства Российского началось еще задолго до Екатерины II, хотя до Петра I никаких иностранцев на русской дипломатической службе не было. Смешно читать, что вхождение в состав России обширных территорий — это исключительно заслуга дипломатов-иностранцев. Получается, что и армию, и флот России содержать было не надо, а следовательно, и промышленность создавать тоже. Вот только непонятно: почему же эти иностранные гении не расширили границы родных государств?
Далее Фридрих Энгельс описывает внешнюю политику России с середины XVIII века, и из этого описания следует, что все остальные европейские державы были настоящими образцами миролюбия и только наша страна — постоянный агрессор. Там же он справедливо рассуждает об опасности надвигающейся мировой войны, но при этом тут же пишет: «Вся эта опасность мировой войны исчезнет в тот день, когда дела в России примут такой оборот, что русский народ сможет поставить крест над традиционной завоевательной политикой своих царей».
Карл Маркс также в 1856 году написал работу «Разоблачения дипломатической истории XVIII века». Она в своем роде уникальна, так как это единственное его произведение, которое не было переведено на русский и не издавалось в СССР до 1989 года, когда наконец было напечатано в журнале «Вопросы истории». Причина проста — неприкрытая русофобия автора. Несмотря на громкое название, на самом деле три главы из пяти посвящены деятельности английской дипломатии во время Северной войны. Карл Маркс критикует ее за то, что
Предпоследняя глава посвящена истории России. Тут мы можем прочитать: «Она является единственным в истории примером огромной империи, само могущество которой даже после достижения мировых успехов всегда скорее принималось на веру, чем признавалось фактом».
«Нескладная, громоздкая и скороспелая империя, сколоченная Рюриковичами, подобно другим империям аналогичного происхождения, распадалась на уделы, делилась и дробилась между потоками завоевателей, терзалась феодальными войнами, раздиралась на части чужеземными народами, вторгавшимися в ее пределы. Верховная власть великого князя исчезает, поскольку на нее претендовали семьдесят соперничающих князей той же династии. Таким образом норманнская Россия совершенно сошла со сцены, и те немногие слабые воспоминания, в которых она все же пережила самое себя, рассеялись при страшном появлении Чингисхана. Колыбелью Московии было кровавое болото монгольского рабства, а не суровая слава эпохи норманнов. А современная Россия есть не что иное, как преображенная Московия».
Жалко, что Карл Маркс не объяснил, как рабство может быть колыбелью государства.
Впрочем, и рабство описано оригинально:
«Татарское иго продолжалось с 1237 по 1462 г., более двух столетий. Оно не только подавляло, но оскорбляло и иссушало самую душу народа, ставшего его жертвой. Татаро-монголы установили режим систематического террора; опустошения и массовая резня стали непременной его принадлежностью. Ввиду того, что численность татар по сравнению с огромными размерами их завоеваний была невелика, они стремились, окружая себя ореолом ужаса, увеличить свои силы и сократить путем массовых убийств численность населения, которое могло поднять восстание у них в тылу».
Классик явно не в курсе, что иго закончилось в 1480 году после стояния на реке Угре.
Из множества исторических личностей той эпохи Карл Маркс подробно описал двоих — Ивана I Калиту и Ивана III. Разумеется, они резко негативные личности:
«Политика Ивана Калиты состояла попросту в следующем: играя роль гнусного орудия хана и заимствуя, таким образом, его власть, он обращал ее против своих соперников-князей и против своих собственных подданных. Для достижения этой цели ему надо было втереться в доверие к татарам, цинично угодничая, совершая частые поездки в Золотую Орду, униженно сватаясь к монгольским княжнам, прикидываясь всецело преданным интересам хана, любыми средствами выполняя его приказания, подло клевеща на своих собственных родичей, совмещая в себе роль татарского палача, льстеца и старшего раба. Иван Калита превратил хана в орудие, посредством которого избавился от наиболее опасных соперников и устранил всякие препятствия со своего пути к узурпации власти. Ни обольщения славой, ни угрызения совести, ни тяжесть унижения не могли отклонить его от пути к своей цели. Всю его систему можно выразить в нескольких словах: макиавеллизм раба, стремящегося к узурпации власти. Свою собственную слабость — свое рабство — он превратил в главный источник своей силы.
Иван III освободил Московию от татарского ига не одним смелым ударом, а в результате почти двадцатилетнего упорного труда. Он не сокрушил иго, а избавился от него исподтишка. Поэтому свержение этого ига казалось больше делом природы, чем рук человеческих. Иван не восставал. Он смиренно признавал себя рабом Золотой Орды. Могущество было им не завоевано, а украдено. Он не выбил врага из его крепости, а хитростью заставил его уйти оттуда. Все еще продолжая падать ниц перед послами хана и называть себя его данником, он уклонялся от уплаты дани под вымышленными предлогами, пускаясь на все уловки беглого раба, который не осмеливается предстать перед лицом своего хозяина, а старается только улизнуть за пределы досягаемости. Иван победил Золотую Орду, не вступая сам в битву с нею».
Очевидно, по мнению Карла Маркса, оба правителя должны были не щадить своих подданных и вступать в открытую и безнадежную борьбу против монголов, проливая реки русской крови. Кстати, так же, как русские князья, действовали и испанские правители, освобождая свою страну от арабских завоевателей, но их действия Карл Маркс нигде не осуждает. Двойные стандарты были уже тогда. В этой главе Маркс дает характеристику и самому выдающемуся из российских императоров:
«Петр Великий действительно является творцом современной русской политики. Он сочетал политическое искусство монгольского раба с гордыми стремлениями монгольского властелина, которому Чингисхан завещал осуществить свой план завоевания мира».
Напомню, что Петр I родился через 400 лет после смерти Чингисхана и через 200 лет после освобождения Руси от монгольского ига.
В конце главы Карл Маркс делает вывод: «Подведем итог. Московия была воспитана и выросла в ужасной и гнусной школе монгольского рабства. Она усилилась только благодаря тому, что стала виртуозом в искусстве рабства. Даже после своего освобождения Московия продолжала играть свою традиционную роль раба, ставшего господином».
Из слов Маркса вытекает, что только Россия проводила агрессивную политику в Европе. Хотя даже в Северную войну она вступила по просьбе своих союзников — Дании, Саксонии и Речи Посполитой. Да и вообще в ту пору войны в Европе бушевали практически непрерывно. Достаточно вспомнить Тридцатилетнюю войну, унесшую восемь миллионов жизней, к которой Россия с ее «завоевательными тенденциями» не имела никакого отношения. Дальше следует еще один «сенсационный» вывод Маркса: оказывается, все успехи России на боевых полях и в дипломатии были обеспечены тем, что ей удалось завоевать Прибалтику с ее многочисленным тогда немецким населением:
«Если московитские цари, осуществлявшие свои захваты, главным образом используя татарских ханов, должны были татаризовать Московию, то Петр Великий, который решил действовать, используя Запад, должен был цивилизовать Россию. Захватив прибалтийские провинции, он сразу получил орудия, необходимые для этого процесса. Эти провинции не только дали ему дипломатов и генералов, то есть умы, при помощи которых он мог бы осуществить свою систему политического и военного воздействия на Запад, но одновременно в изобилии снабдили его чиновниками, учителями и фельдфебелями, которые должны были вымуштровать русских, придав им тот внешний налет цивилизации, который подготовил бы их к восприятию техники западных народов, не заражая их идеями последних».
4 апреля 1883 года произошел взрыв в лондонском районе Вестминстер и было обнаружено взрывное устройство в редакции газеты The Times. 30 октября того же года произошли взрывы на двух станциях лондонского метро, ранено 60 человек. 27 февраля 1884 года произошел взрыв на вокзале Виктория. На следующий день взрывные устройства были обнаружены на станциях метро «Чарринг-кросс» и «Паддингтон», а вскоре и на станции «Ладгейт-хилл». 30 мая взрыв прогремел в штаб-квартире лондонской полиции — Скотланд-Ярде, а 13 декабря была взорвана опора одного из лондонских мостов. 24 января 1885 года злоумышленники смогли устроить взрыв прямо в здании британского парламента.
Лондонцев охватила паника, они ломали голову над вопросом: кто стоит за этими преступлениями? 29 января 1885 года Фридрих Энгельс дал на него ответ — это Россия. В этот день он опубликовал в эмигрантской газете Der Sozialdemokrat статью «Императорские русские действительные тайные динамитные советники». В ней он пишет:
«Всем известно, что русское правительство пускает в ход все средства, чтобы заключить с западноевропейскими государствами соглашения о выдаче русских революционеров-эмигрантов. Всем известно также и то, что этому правительству важно прежде всего добиться такого соглашения с Англией. Всем известно, наконец, что официальная Россия не отступает ни перед какими средствами, если только они ведут к цели.
Так вот, 13 января 1885 г. Бисмарк заключает с Россией соглашение, по которому каждый русский политический эмигрант должен быть выдан, как только России заблагорассудится предъявить ему обвинение как возможному цареубийце или динамитчику. 24 января утром в Лондоне публикуется прусско-русское соглашение. И 24 января, в 2 часа пополудни, на протяжении четверти часа в Лондоне происходят три динамитных взрыва, которые производят больше опустошений, чем все прежние взрывы, вместе взятые, и ранят по меньшей мере семь, а по другим сведениям восемнадцать человек.
Эти взрывы подоспели слишком уж кстати, чтобы не вызвать вопроса: кому они на пользу? Кто наиболее заинтересован в этих, в других отношениях бесцельных, ни против кого в частности не направленных устрашающих взрывах, жертвой которых пали не только нижние чины полиции и буржуа, но и рабочие, их жены и дети? Кто?
О том, что может сделать официальная Россия для устранения мешающих ей лиц при помощи яда, кинжала и тому подобного, достаточно примеров дает история Балканского полуострова за последние сто лет. Сошлюсь лишь на известную книгу: Элиас Реньо. «История дунайских княжеств», Париж, 1855. Русская дипломатия постоянно имеет в своем распоряжении всякого рода агентов, в том числе и таких, услугами которых пользуются для всяких подлостей и от которых затем отрекаются. У меня, следовательно, пока что нет оснований сомневаться в том, что лондонские взрывы 24 января 1885 г. — дело рук России».
На другой день статью перепечатали множество британских и даже иностранных газет, жилище Энгельса осаждали десятки журналистов, он был на вершине славы. На его беду в этот же день британская полиция арестовала настоящих преступников — ирландских националистов из организации «Клан-на-Гейл», которые стремились с помощью взрывов заставить британское правительство предоставить независимость Ирландии. Пройдет 133 года, и в терроризме в британском городе Солсбери Россию обвинит уже премьер-министр Великобритании Тереза Мэй. У Карла Маркса и Фридриха Энгельса с современными либеральными западными журналистами есть еще одна общая черта: и те и другие обвиняют Россию во всех смертных грехах, но никогда не представляют никаких доказательств этого.
Во времена социализма нам объясняли, что оба автора Манифеста коммунистической партии очень любили нашу страну, и в качестве доказательства приводили тот факт, что они оба выучили русский язык. Кроме того, они постоянно общались с десятками русских революционеров разной политической направленности. Многие тогдашние политэмигранты из России встречались с Марксом и Энгельсом и оставили свои воспоминания об этих встречах. Но почему-то никто из них не написал, в какой степени создатели учения о диктатуре пролетариата овладели русским, был ли у них акцент, делали ли они ошибки и так далее. Из этого следует, что на встречах общались не на русском языке. В принципе, знание языка не означает автоматическую любовь к народу, для которого он родной.
Справедливости ради надо признать, что иногда Маркс и Энгельс писали и положительные, по их мнению, слова о России. Так, 21 января 1882 года они написали в предисловии ко второму русскому изданию Манифеста коммунистической партии:
«Во время революции 1848–1849 гг. не только европейские монархи, но и европейские буржуа видели в русском вмешательстве единственное спасение против пролетариата, который только что начал пробуждаться. Царя провозгласили главой европейской реакции. Теперь он — содержащийся в Гатчине военнопленный революции, и Россия представляет собой передовой отряд революционного движения в Европе. Если русская революция послужит сигналом пролетарской революции на Западе, так что обе они дополнят друг друга, то современная русская общинная собственность на землю может явиться исходным пунктом коммунистического развития».
Русофобия Маркса составляла и составляет настоящую проблему для коммунистов в России. В советский период она по большей части замалчивалась, соответствующие произведения не издавались, переводы искажались или сопровождались оговорками. Современные коммунисты, после выведения русофобской сущности марксизма на поверхность, обычно прибегают к тактике «отбрехивания». Мол Маркс имел в виду не русских и Россию как таковые, а только угнетательскую, реакционную, царскую Россию. Но тем самым они и показывают, что марксизм и коммунизм с любовью к исторической России, самобытной русской цивилизации, полностью несовместимы и коммунизм противоречит фундаментальному праву русского народа на жизнь и культуру (впрочем, нужны ли тут доказательства после событий ХХ века).
Источники:
100 книг
Федеральное агентство новостей
Community Info