— Осенью 1932 года моего отца — партийного работника направили в совхоз «Известия» Белозирского района, — начинает свой рассказ, закрывая ноутбук, удивительно бодрая и активная для своих лет Алла Степановна. Кстати, свободного времени, несмотря на столь почтенный возраст, у пожилой женщины почти нет — она, являясь мастером народного искусства Украины, руководит кружком бисероплетения и обучает этому кропотливому искусству 30 юных сумчан. — В этом совхозе была свиная ферма, которая снабжала обкомы и райкомы мясом. Работники не голодали, а свиней кормили мелкой картошкой и тыквами. Отцу разрешили взять с собой и сестру моей матери — Елену Михайловну Семашко. Она работала в свинарнике. Въезд в совхоз охраняли чекисты. К нему еще можно было подойти со стороны реки. Но там вырыли глубокий ров, через который не перебраться. А голод был страшный, начался 33-й год. И люди отовсюду шли к этому совхозу. Моя тетя Лена набирала картошки, приходила ко рву и перекидывала ее людям. Еще наливала в маленькие бутылочки снятое молоко, которым поили поросят, и тоже перебрасывала — для голодных деток. Каждый день на той стороне рва ее ждала толпа людей.
— Что потом случилось с вашим отцом?
— Его арестовали за то, что он сказал своему приятелю: «Большевики уничтожили сельское хозяйство Украины». Приятель написал донос… Спасло отца то, что тогда как раз сместили руководителя НКВД Ежова, его заменил Берия. Мать ездила на личный прием к Калинину, и отца выпустили (в период показательной «борьбы с ежовщиной» освободили часть политзаключенных. — Авт.). Его сразу же перевели в Белоруссию, затем на Западную Украину, оттуда он ушел на войну. Больше мы его не видели. После войны мою маму, которая тоже была членом ВКП(б), отправили в город Борщев Тернопольской области заведовать районо. Там была непростая ситуация, мы чуть не погибли. Но бандеровцы спасли нашу семью.
— Семью коммунистов спасли… бандеровцы?
— Да. Мне в то время было уже 16 лет, я ходила в школу и все видела своими глазами. Мы очень часто общались с местными, и я слышала, как они говорили: «Якби в нас була незалежна держава!» А потом началось: то в каком-то селе зарежут учительницу, то уничтожат польскую семью. Ходили слухи, что это все делали бандеровцы. Но они разбросали по городу листовки: «Ми нiкого не вбиваємо, це справа рук НКВД». У меня долго хранилась такая листовка, пока ее не нашла мама и не уничтожила.
Власти объявили бандеровцам: «Если вы сдадите оружие, можете возвращаться в семьи». И они пошли сдавать. Наша школа находилась на той же улице, где было НКВД. Школьники после уроков бегали смотреть, как несли пулеметы, гранаты, винтовки… И что же? Сначала людей отпустили по домам, а потом начали арестовывать. Кого расстреляли, кого отправили на Колыму.
Моя мама как заврайоно ездила в села проверять школы. Ее никогда не трогали. А в сентябре 1946 года к нам ночью пришли бандеровцы. Их привел сосед. Я хорошо запомнила этих людей, они моей матери даже показали свои документы. Один из них был родным дядей моей соученицы. Он сказал маме: «Хоть мы и ненавидим коммунистов, но вас мы не тронем, потому что вы учите наших детей. Только учтите, вы у НКВД на очереди на арест. Если хотите сохранить семью, немедленно уезжайте».
И уже следующей ночью мы уехали к родственникам в Сумскую область, в город Ромны. Мама просила меня, чтобы я никому никогда не рассказывала об этом ночном визите. Я ждала много лет и только теперь вам рассказываю. Вот так все было. У меня нет ненависти к бандеровцам, и я не считаю их преступниками. Это были люди, которые хотели иметь независимую державу.
Однажды моего отца вызвал парторг и сказал: «Если твоя родственница будет подкармливать контру, то ты вылетишь из совхоза». Отец устроил дома скандал. Но тетя продолжала кормить людей. Только теперь делала это рано утром. Будила меня (мне тогда было пять лет), моего старшего восьмилетнего братика и давала нам картошку. Мы прятали ее за пазухой и шли к людям. Так ходили всю зиму. А весной, в апреле, нас застали парторг и уполномоченный из райкома. Они отобрали картошку и выбросили в глубокий ров. На той стороне, — плачет Алла Степановна, — стояла «голодная контра». Я помню, как кричала: «Не дам, отдай, зараза такая!» В общем, отца тогда выселили из совхоза и отправили в Казахстан… А за месяц до выселения была партийная конференция, и отец попросился на прием к секретарю райкома. Тот принял, и отец ему сказал: «Так нельзя. Люди умирают с голоду, дети умирают». На что секретарь райкома ответил: «Чем больше хохлов сдохнет в деревнях, тем меньше контры останется на Украине». Дома отец повторил эту страшную фразу, я запомнила ее на всю жизнь. Еще он говорил, что такие тайные распоряжения зимой 1932-1933 годов получали все партийные работники.
— Я была членом партии до 1982 года, — продолжает моя собеседница, — пока меня не исключили. В тот год я пошла против обкома и написала письмо в Москву о том, что у нас в Сумах руководство школы-интерната занималось приписками. Директора интерната сняли, но и меня выгнали из партии. Я добилась своего восстановления, но в 1990 году подала заявление на выход из КПСС по политическим мотивам…
http://fakty.ua/143879-s-detstva-ya-pomnyu-etu-strashnuyu-frazu-chem-bolshe-hohlov-sdohnet-v-derevnyah-tem-menshe-kontry-ostanetsya-na-ukraine
Community Info